я прощу, а вот река простить не сможет никогда
В продолжение темы публикую небезынтересный рассказ комрада Free fencerа. всех желающих приглашаю к обсуждению.
Рейтинг: NC-17
Warning: Отношение автора к главному герою нейтрально-негативное. Текст представляет собой авторское размышление на заданную тему и не имеет особых литературных или художественных достоинств.
текст
Убить себя очень просто.
Можно шагнуть под автомобиль – и тогда, если повезет, все случится очень быстро. Только жаль водителя. Черт с ним, с правосудием. Но вдруг попадется совестливый человек, который ночи спать не будет, вспоминая твои размазанные по асфальту мозги?
Некоторые вешаются на люстре. Но это неэстетично. И не потому, что труп – дурной предмет интерьера. Просто содержимое твоего кишечника окажется у тебя в штанах. Или в колготках, если тебя угораздило родиться дамой. Таким тебя и найдут.
Некоторые предпочитают резать вены. Недурная затея. Если ты вскроешь руку от локтя до запястья, тебя не спасут. Но это медленная смерть.
Впрочем, на это мне было плевать. Я не стал заморачиваться с теплой ванной, просто поправил заточку ножа, постелил на пол клеенку, чтобы матери не пришлось долго отмывать кровь, и разрезал себе вены. На левой руке. На правой не получилось – рукоять ножа выскальзывала из пальцев. Должно быть, я перерезал сухожилия.
Убедившись, что кровь стекает в раковину, я взял со стиральной машинки заранее прикуренную сигарету и от души затянулся. По моим прикидкам, ждать придется минут десять от силы, но даже эти десять минут надо как-то провести. Хоть бы книжку взял, что ли… Суицидник.
Вспомнить минувшую жизнь? Ну ее к черту.
Я сидел на табуретке перед умывальником, положив скрещенные ноги на борт ванной, курил, смотрел, как растворяется в воздухе дым.
Мать придет через три часа. Успею.
…Кажется, я начал засыпать, потому что первая судорога едва не сбросила меня на пол. Я жадно хватал губами воздух, сердце билось, как сумасшедшее, и страшно болело. Перед глазами плыли круги, разноцветные на черном.
Судороги пошли одна за другой, и я все-таки упал, ударившись затылком об унитаз, пятная кровью заботливо подстеленную клеенку и собственную одежду. Отчетливо запахло мочой. То ли из унитаза, то ли…
На глазах выступили слезы. Я до последнего надеялся, что не обгажусь.
- Вот скотина!..
Это было последнее, что я услышал.
Или первое?..
- С-сука!
Незнакомец не заикался, он просто был в ярости и от этого почти шипел.
- Вставай!
Я не могу встать, я же мертв. Это так просто…
…Оказалось, что могу. Меня подняли за шиворот и поставили на ноги, но колени все время подгибались, так что я висел, как паршивый кот.
Передо мной стоял высокий мужчина в военной форме. Кажется, у него на груди была медаль и какой-то значок. Я никак не мог разобрать, какой. А потом стало не до этого – мужчина коротко, без замаха, врезал мне в челюсть. А потом еще раз, и еще – я мотал головой, мыча от боли и все порывался упасть, но меня крепко держали.
- Т-тварь!
От удара в живот я согнулся пополам, кашляя и задыхаясь, и экзекуция временно прекратилась. Откашлявшись, я проскулил, не поднимая головы, чтобы вновь не получить в челюсть:
- За чтооо?
На землю упал чей-то плевок. Наверное, он был презрительным. Я не видел.
- Посмотри на меня.
Я не хотел на него смотреть. Я вообще ничего не хотел. Никогда не верил ни в ад, ни в рай, но дело пахло Преисподней – в раю не бьют на входе. Я читал.
Вокруг стояла тишина, и я осмелился разогнуться.
Военный молча смотрел на меня и взгляд его был откровенно брезгливым.
А между тем, я его знал. Старые фотографии, которые мать хранила за стеклом буфета – он был на каждой из них. У стены Рейхстага, в обнимку с товарищами; где-то в поле, сидя на броне подбитого немецкого танка; на вокзале после выписки из госпиталя, с чемоданом и рукой на перевязи – это единственная фотография, где он с мамой.
- Дедушка…
- Капитан Максимов, - холодно поправил меня дед. А я жадно всматривался в его лицо. Морщин почти нет, волосы едва тронула седина… Он погиб в сорок лет, спустя несколько месяцев после войны.
- Куда его, товарищ капитан? – спросил кто-то, стоявший за моей спиной. Голос был звонкий, почти мальчишеский.
- К штрафникам, - с трудом выговорил дед. Видно было, что ему очень хочется отвернуться.
Я не видел, куда меня тащат. Все было как в тумане, но я иногда выхватывал взглядом отдельные предметы – одинокую березу с посеченным осколками стволом, груду деревянных ящиков, влажное от росы кострище…
Что произошло потом, я не понял. Кажется, меня просто сбросили в очень глубокий, до краев наполненный туманом овраг.
- Товарищ!.. Миленький!.. Ну приходи же в себя, они сейчас в наступление пойдут!
Кто-то тряс меня за плечо, бормоча едва понятные слова. Пахло влажной землей и гарью.
- Кто? – непослушными губами спросил я.
- Санинструктор Сафонова! Держись, хороший мой, доползем до наших… За меня держись, давай руку..
Кажется, ей в голову не пришло, что я не спрашивал ее имени. Я хотел знать, кто пойдет в наступление.
Попытавшись дотронуться до виска, я понял, что моя голова обмотана бинтом. Ближе к затылку бинт был влажным. Челюсть болела, живот тоже – капитан Максимов, запретивший звать его дедом, прошелся по мне от души.
- Осколком задело, - торопливо прошептала девушка, которую я до сих пор не удосужился рассмотреть. – Не трогай, я зашью потом…
Закинув руку ей на плечи, я полз, временами утыкаясь лицом в сырую землю и пережидая леденящий душу свист в небесах. Кажется, именно так должен выглядеть минометный обстрел. А может, и нет. Я о нем только читал.
Голова кружилась, я очень хотел заснуть, но Сафонова тянула меня за собой. У нее были очень тонкие руки и грязная форма. Должно быть, она ползала по этому распаханному полю целый день.
В небе опять засвистело, и мы скатились в воронку от бомбы.
- Потерпи, - попросила девушка, поглядывая вверх. Красивые глаза. В других обстоятельствах я пригласил бы ее в клуб, но какие тут клубы… Что за чертовщина такая, я же точно знаю, что умер. Может быть, она тоже мертва?..
Я украдкой дотронулся до ее запястья. Это можно было принять за благодарность, но я просто проверял пульс. Сафонова улыбнулась. Кажется, я ее смутил.
Сердце девушки билось.
Тогда я посмотрел на свою руку. Чтобы обнажить предплечье, мне потребовалось закатать рукав гимнастерки, и только теперь я понял, что одет в форму красноармейца…
- Который сейчас год? – тупо спросил я, рассматривая свои сапоги.
- Сорок третий, - немного испуганно ответила медсестричка. – Так сильно контузило? Ты потерпи чуток, наши близко.
Я недовольно повел плечом. Какого черта. Я собирался просто умереть. Что теперь, снова резать вены? Так нечем… Или просто подняться во весь рост и надеяться, что застрелят?
Припомнив кулаки деда, я поморщился. Челюсть болела до сих пор. Все это очень походило на издевательство.
- Ну, поползли, что ли… - предложил я, когда заткнулись минометы.
- Успеть бы, - непонятно к чему сказала она, помогая мне выбраться из воронки. Сапоги скользили в грязи, к тому же меня мутило – не то у капитана Максимова была тяжелая рука, не то ранение в голову давало о себе знать. Где я только взял его…
Мы не успели.
Наши окопы были уже пусты. В первой линии я нашел полузасыпанный труп. Не знаю, хоронили его, или со стен окопа просто осыпалась земля. Судя по тому, что я видел, здесь стояла какая-то очень одинокая рота. Стояла стойко, отступила организованно. Я надеялся подобрать брошенную винтовку или ППШ, но нашел только простреленную каску.
- Нужно догонять, - обронила санинструктор. Она поминутно тревожно оглядывалась, и я мог ее понять – со стороны перелеска надвигались темные фигуры немцев, а нам предстояло отступать через поле.
- У меня только пистолет, - Сафонова закусила губу. – Может быть, они нас не заметят?..
- Здесь прятаться негде, - я покачал головой. - Как только мы вылезем из окопа, нас подстрелят. Дай мне оружие?
- А ты можешь стрелять? У тебя же голова…
- У всех голова. Дай мне пистолет и ползи отсюда. Я попробую их отвлечь.
Я знал, что у меня нет ни единого шанса, но он и не нужен был мне, этот шанс. Все происходящее казалось мне сном, но этот сон был реальнее, чем все, что происходило со мной… Наяву?.. При жизни?..
Неважно.
Последний раз я стрелял в тире на Горьковской. Сейчас я даже не знал, смогу ли достать кого-нибудь из нагана на таком расстоянии. Какая вообще у него дальность боя?..
На всякий случай я решил подпустить немцев поближе.
Сафонова медлила, и мне пришлось рявкнуть на нее. Кажется, она заплакала, но все же ушла по траншейному ходу.
Я начал стрелять, когда фашисты оказались на расстоянии пятидесяти шагов от окопа. Выбранный мною толстяк нелепо взмахнул руками и осел на землю, зато уже следующий, шедший за ним, не стал долго возиться и метнул гранату.
Наверное, стоявшие здесь ребята здорово потрепали немцам нервы…
Граната перелетела мой окоп и разорвалась где-то далеко в поле. Я успел выстрелить еще раз и только потом услышал истошный женский крик.
На мгновение все замерли, а он тянулся и тянулся на одной ноте, потом прервался и перешел в короткие, но очень громкие всхлипы.
Очень похоже кричала у меня под окном сбитая машиной собака, которой переехали обе задние ноги. Она умирала так долго, что я матом покрыл водителя и вышел посмотреть, что можно сделать, но дворник управился быстрее.
Сейчас за моей спиной кричала санинструктор Сафонова, хрупкая девушка, которая пыталась вытащить меня с поля боя…
Этот вопль убеждал в реальности происходящего, и мне вдруг стало настолько мерзко, что я поднялся во весь рост. В барабане оставалось пять патронов, я успел выпустить три. А потом что-то обжигающее ударило в грудь пониже сердца, и я упал на дно окопа, отмечая, каким неожиданно мутным становится небо перед глазами…
… Меня снова держали, но на этот раз никто не бил. Максимов поил меня водой из солдатской кружки, а я пил, кусал губы, чтобы не орать, и снова пил, пока не согнулся пополам. Меня выворачивало наизнанку, на траву лилась вода. Я никогда не думал, что можно блевать и плакать одновременно.
Когда мне полегчало, меня посадили на траву. Дед стоял рядом и смотрел на меня с очень странным выражением, словно… Жалел?..
- Капитан, ей было очень больно, - поделился я. – Как же ей было больно…
Максимов нагнулся, чтобы заглянуть мне в глаза, и я поразился тому, какой усталый у него взгляд.
- Добро пожаловать, - без малейшего пафоса сказал он и протянул мне платок.
Добро пожаловать
***
Рейтинг: NC-17
Warning: Отношение автора к главному герою нейтрально-негативное. Текст представляет собой авторское размышление на заданную тему и не имеет особых литературных или художественных достоинств.
***
текст
Там свет, которого ты жаждешь…
Иоахим дю Белле
Иоахим дю Белле
Убить себя очень просто.
Можно шагнуть под автомобиль – и тогда, если повезет, все случится очень быстро. Только жаль водителя. Черт с ним, с правосудием. Но вдруг попадется совестливый человек, который ночи спать не будет, вспоминая твои размазанные по асфальту мозги?
Некоторые вешаются на люстре. Но это неэстетично. И не потому, что труп – дурной предмет интерьера. Просто содержимое твоего кишечника окажется у тебя в штанах. Или в колготках, если тебя угораздило родиться дамой. Таким тебя и найдут.
Некоторые предпочитают резать вены. Недурная затея. Если ты вскроешь руку от локтя до запястья, тебя не спасут. Но это медленная смерть.
Впрочем, на это мне было плевать. Я не стал заморачиваться с теплой ванной, просто поправил заточку ножа, постелил на пол клеенку, чтобы матери не пришлось долго отмывать кровь, и разрезал себе вены. На левой руке. На правой не получилось – рукоять ножа выскальзывала из пальцев. Должно быть, я перерезал сухожилия.
Убедившись, что кровь стекает в раковину, я взял со стиральной машинки заранее прикуренную сигарету и от души затянулся. По моим прикидкам, ждать придется минут десять от силы, но даже эти десять минут надо как-то провести. Хоть бы книжку взял, что ли… Суицидник.
Вспомнить минувшую жизнь? Ну ее к черту.
Я сидел на табуретке перед умывальником, положив скрещенные ноги на борт ванной, курил, смотрел, как растворяется в воздухе дым.
Мать придет через три часа. Успею.
…Кажется, я начал засыпать, потому что первая судорога едва не сбросила меня на пол. Я жадно хватал губами воздух, сердце билось, как сумасшедшее, и страшно болело. Перед глазами плыли круги, разноцветные на черном.
Судороги пошли одна за другой, и я все-таки упал, ударившись затылком об унитаз, пятная кровью заботливо подстеленную клеенку и собственную одежду. Отчетливо запахло мочой. То ли из унитаза, то ли…
На глазах выступили слезы. Я до последнего надеялся, что не обгажусь.
- Вот скотина!..
Это было последнее, что я услышал.
Или первое?..
- С-сука!
Незнакомец не заикался, он просто был в ярости и от этого почти шипел.
- Вставай!
Я не могу встать, я же мертв. Это так просто…
…Оказалось, что могу. Меня подняли за шиворот и поставили на ноги, но колени все время подгибались, так что я висел, как паршивый кот.
Передо мной стоял высокий мужчина в военной форме. Кажется, у него на груди была медаль и какой-то значок. Я никак не мог разобрать, какой. А потом стало не до этого – мужчина коротко, без замаха, врезал мне в челюсть. А потом еще раз, и еще – я мотал головой, мыча от боли и все порывался упасть, но меня крепко держали.
- Т-тварь!
От удара в живот я согнулся пополам, кашляя и задыхаясь, и экзекуция временно прекратилась. Откашлявшись, я проскулил, не поднимая головы, чтобы вновь не получить в челюсть:
- За чтооо?
На землю упал чей-то плевок. Наверное, он был презрительным. Я не видел.
- Посмотри на меня.
Я не хотел на него смотреть. Я вообще ничего не хотел. Никогда не верил ни в ад, ни в рай, но дело пахло Преисподней – в раю не бьют на входе. Я читал.
Вокруг стояла тишина, и я осмелился разогнуться.
Военный молча смотрел на меня и взгляд его был откровенно брезгливым.
А между тем, я его знал. Старые фотографии, которые мать хранила за стеклом буфета – он был на каждой из них. У стены Рейхстага, в обнимку с товарищами; где-то в поле, сидя на броне подбитого немецкого танка; на вокзале после выписки из госпиталя, с чемоданом и рукой на перевязи – это единственная фотография, где он с мамой.
- Дедушка…
- Капитан Максимов, - холодно поправил меня дед. А я жадно всматривался в его лицо. Морщин почти нет, волосы едва тронула седина… Он погиб в сорок лет, спустя несколько месяцев после войны.
- Куда его, товарищ капитан? – спросил кто-то, стоявший за моей спиной. Голос был звонкий, почти мальчишеский.
- К штрафникам, - с трудом выговорил дед. Видно было, что ему очень хочется отвернуться.
Я не видел, куда меня тащат. Все было как в тумане, но я иногда выхватывал взглядом отдельные предметы – одинокую березу с посеченным осколками стволом, груду деревянных ящиков, влажное от росы кострище…
Что произошло потом, я не понял. Кажется, меня просто сбросили в очень глубокий, до краев наполненный туманом овраг.
- Товарищ!.. Миленький!.. Ну приходи же в себя, они сейчас в наступление пойдут!
Кто-то тряс меня за плечо, бормоча едва понятные слова. Пахло влажной землей и гарью.
- Кто? – непослушными губами спросил я.
- Санинструктор Сафонова! Держись, хороший мой, доползем до наших… За меня держись, давай руку..
Кажется, ей в голову не пришло, что я не спрашивал ее имени. Я хотел знать, кто пойдет в наступление.
Попытавшись дотронуться до виска, я понял, что моя голова обмотана бинтом. Ближе к затылку бинт был влажным. Челюсть болела, живот тоже – капитан Максимов, запретивший звать его дедом, прошелся по мне от души.
- Осколком задело, - торопливо прошептала девушка, которую я до сих пор не удосужился рассмотреть. – Не трогай, я зашью потом…
Закинув руку ей на плечи, я полз, временами утыкаясь лицом в сырую землю и пережидая леденящий душу свист в небесах. Кажется, именно так должен выглядеть минометный обстрел. А может, и нет. Я о нем только читал.
Голова кружилась, я очень хотел заснуть, но Сафонова тянула меня за собой. У нее были очень тонкие руки и грязная форма. Должно быть, она ползала по этому распаханному полю целый день.
В небе опять засвистело, и мы скатились в воронку от бомбы.
- Потерпи, - попросила девушка, поглядывая вверх. Красивые глаза. В других обстоятельствах я пригласил бы ее в клуб, но какие тут клубы… Что за чертовщина такая, я же точно знаю, что умер. Может быть, она тоже мертва?..
Я украдкой дотронулся до ее запястья. Это можно было принять за благодарность, но я просто проверял пульс. Сафонова улыбнулась. Кажется, я ее смутил.
Сердце девушки билось.
Тогда я посмотрел на свою руку. Чтобы обнажить предплечье, мне потребовалось закатать рукав гимнастерки, и только теперь я понял, что одет в форму красноармейца…
- Который сейчас год? – тупо спросил я, рассматривая свои сапоги.
- Сорок третий, - немного испуганно ответила медсестричка. – Так сильно контузило? Ты потерпи чуток, наши близко.
Я недовольно повел плечом. Какого черта. Я собирался просто умереть. Что теперь, снова резать вены? Так нечем… Или просто подняться во весь рост и надеяться, что застрелят?
Припомнив кулаки деда, я поморщился. Челюсть болела до сих пор. Все это очень походило на издевательство.
- Ну, поползли, что ли… - предложил я, когда заткнулись минометы.
- Успеть бы, - непонятно к чему сказала она, помогая мне выбраться из воронки. Сапоги скользили в грязи, к тому же меня мутило – не то у капитана Максимова была тяжелая рука, не то ранение в голову давало о себе знать. Где я только взял его…
Мы не успели.
Наши окопы были уже пусты. В первой линии я нашел полузасыпанный труп. Не знаю, хоронили его, или со стен окопа просто осыпалась земля. Судя по тому, что я видел, здесь стояла какая-то очень одинокая рота. Стояла стойко, отступила организованно. Я надеялся подобрать брошенную винтовку или ППШ, но нашел только простреленную каску.
- Нужно догонять, - обронила санинструктор. Она поминутно тревожно оглядывалась, и я мог ее понять – со стороны перелеска надвигались темные фигуры немцев, а нам предстояло отступать через поле.
- У меня только пистолет, - Сафонова закусила губу. – Может быть, они нас не заметят?..
- Здесь прятаться негде, - я покачал головой. - Как только мы вылезем из окопа, нас подстрелят. Дай мне оружие?
- А ты можешь стрелять? У тебя же голова…
- У всех голова. Дай мне пистолет и ползи отсюда. Я попробую их отвлечь.
Я знал, что у меня нет ни единого шанса, но он и не нужен был мне, этот шанс. Все происходящее казалось мне сном, но этот сон был реальнее, чем все, что происходило со мной… Наяву?.. При жизни?..
Неважно.
Последний раз я стрелял в тире на Горьковской. Сейчас я даже не знал, смогу ли достать кого-нибудь из нагана на таком расстоянии. Какая вообще у него дальность боя?..
На всякий случай я решил подпустить немцев поближе.
Сафонова медлила, и мне пришлось рявкнуть на нее. Кажется, она заплакала, но все же ушла по траншейному ходу.
Я начал стрелять, когда фашисты оказались на расстоянии пятидесяти шагов от окопа. Выбранный мною толстяк нелепо взмахнул руками и осел на землю, зато уже следующий, шедший за ним, не стал долго возиться и метнул гранату.
Наверное, стоявшие здесь ребята здорово потрепали немцам нервы…
Граната перелетела мой окоп и разорвалась где-то далеко в поле. Я успел выстрелить еще раз и только потом услышал истошный женский крик.
На мгновение все замерли, а он тянулся и тянулся на одной ноте, потом прервался и перешел в короткие, но очень громкие всхлипы.
Очень похоже кричала у меня под окном сбитая машиной собака, которой переехали обе задние ноги. Она умирала так долго, что я матом покрыл водителя и вышел посмотреть, что можно сделать, но дворник управился быстрее.
Сейчас за моей спиной кричала санинструктор Сафонова, хрупкая девушка, которая пыталась вытащить меня с поля боя…
Этот вопль убеждал в реальности происходящего, и мне вдруг стало настолько мерзко, что я поднялся во весь рост. В барабане оставалось пять патронов, я успел выпустить три. А потом что-то обжигающее ударило в грудь пониже сердца, и я упал на дно окопа, отмечая, каким неожиданно мутным становится небо перед глазами…
… Меня снова держали, но на этот раз никто не бил. Максимов поил меня водой из солдатской кружки, а я пил, кусал губы, чтобы не орать, и снова пил, пока не согнулся пополам. Меня выворачивало наизнанку, на траву лилась вода. Я никогда не думал, что можно блевать и плакать одновременно.
Когда мне полегчало, меня посадили на траву. Дед стоял рядом и смотрел на меня с очень странным выражением, словно… Жалел?..
- Капитан, ей было очень больно, - поделился я. – Как же ей было больно…
Максимов нагнулся, чтобы заглянуть мне в глаза, и я поразился тому, какой усталый у него взгляд.
- Добро пожаловать, - без малейшего пафоса сказал он и протянул мне платок.
-
-
04.03.2010 в 11:221. Наступление - достаточно крупномасштабная операция. В данном случае можно говорить скорее о контратаке, поскольку ей вроде как предшествовала атака наших бойцов, после которой остались раненные на нейтралке (странно, что так быстро наши отступили, даже возвращения санинструктора не дождались, могли бы тогда вообще не посылать).
2. Наган - это револьвер. Современные дети этого, конечно, не знают, но тогда должны были знать. И с 50 шагов попасть из револьвера первым выстрелом - это надо очень хорошо постараться...
-
-
04.03.2010 в 11:44я думаю девушка санинструктор не обязана разбираться в таких тонкостях
-
-
04.03.2010 в 12:25-
-
04.03.2010 в 12:27Я знаю) Сдается мне, 50 шагов для него как раз граница прицельной дальности. Я сильно ошибаюсь?
странно, что так быстро наши отступили, даже возвращения санинструктора не дождались, могли бы тогда вообще не посылать
Это все-таки не совсем реальный мир, это "тот свет". То есть ситуация моделируется специально для данной конкретной личности. Я так задумывал (потому что это действительно глюк, и если я буду еще писать на эту тему, этот глюк будет обыгрываться).
-
-
04.03.2010 в 12:40Формально прицельная дальность револьвера Нагана образца 1895 года - как раз 50 метров. Но я не говорил, что с 50 шагов нельзя попасть. Я говорил, что для этого надо ОЧЕНЬ ПОСТАРАТЬСЯ...
З.Ы. А вы, поручик, из ПМ дальше чем на 15-20 метров часто стреляли???
-
-
04.03.2010 в 12:43Я и хотел, чтобы так казалось)) Вроде и настоящее все, но что-то не так...
А вы, поручик, из ПМ дальше чем на 15-20 метров часто стреляли???
Я из ПМа и с 20 метров не всегда попасть могу)))
-
-
04.03.2010 в 12:44Free fencer так задумывал (потому что это действительно глюк, и если я буду еще писать на эту тему, этот глюк будет обыгрываться).
ну зачем сразу глюк. пошло подразделение в атаку. кого-то ранило, покликали сан инструктора и дальше ломанулись. пока она в воронке раненого бинтовала наши откатились назад. но не бросит же она раненного чтобы с ними убежать, тут ещё обстрел начался - наши смекнули что сейчас фашисты в контратаку пойдут и отошли во вторую линию обороны. просто Сафонова добраться до них не успела.
-
-
04.03.2010 в 12:47Хорошо, если это логично обыгрывается.
Мне все-таки хотелось оставить ощущение сюрреализма происходящего) Хоть какое-то)
-
-
04.03.2010 в 12:54-
-
04.03.2010 в 12:57И главный герой - блондин?)
-
-
04.03.2010 в 12:59-
-
04.03.2010 в 13:02-
-
04.03.2010 в 13:04-
-
04.03.2010 в 13:07Это уже хоррор)))
-
-
04.03.2010 в 13:07на мой взгляд всё же лучше было бы более заострить внимание на пустоте вокруг
-
-
04.03.2010 в 13:22