я прощу, а вот река простить не сможет никогда
А между тем:
Это разЯ не люблю Цветаеву, все знают, кто меня давно читает. И не очень понимаю, почему ее так яростно называют "русский поэт", а не "русская поэтесса" - дескать, нельзя принижать поэзию такого размаха гендерными стереотипами. Говорят это обычно женщины.
У меня сильнейшее впечатление, что мужчины (если не поэты и филологи) все-таки ее стихи не особенно читают. Я не очень представляю, как она их может заинтересовать. Это все о ней, о ее страстях, чувство юмора у нее отсутствует в принципе ,все на взрыве и на крике, надрыве, эмоций добавляет пунктуация - а есть мужчина-поэт, который так обильно сыпал бы тире и восклицательные знаки? Это меня раздражает, вертикальные и горизонтальные черточки в таком количестве. Не знаю, почему. Мешает.
Это про поэзию. Ни в коей мере я не хочу принизить величину ее таланта. Это просто категорически "не мое".
Про человеческие качества и характер, эгоцентризм и наличие/отсутствие очарования тоже не буду, про них написано достаточно, это все довольно спорно- раз, не мое дело - два. Но есть еще такая вещь, как "гражданская позиция" (и я в данном случае не про поэзию, а про жизнь, а хоть и про поэзию тоже, в гражданской лирике она была довольно расплывчата, мне не придет в голову спорить, что народ "твердый, как скрижаль, жаркий, как гранат, чистый, как хрусталь" (а как спорить с этим, это очень эмоциональное восприятие и опять-таки очень женское?) - но жесткого "за" и "против" в ее гражданской лирике нет. Есть про то, что она переживает. Я не говорю - "так надо", вот давай обозначь чтобы мне, простой, было ясно с первого взгляда, на чьей ты стороне. Но и нравиться такое мне тоже не может, о вкусах не спорят.Ее гражданскую лирику я не понимаю в принципе. Это не ее вина, а моя.
impudent-squaw.livejournal.com/177309.html
Это дваОна //Цветаева. прим. М.У.// не любила и не умела работать - вообще ничем и никем - и никогда. Сначала были родители с достатком и няни сменялись у детей как перчатки. Потом в нищете она все равно не работала даже в самые трудные времена. Только писала стихи или продавала вещи. Не знаю, гордилась ли она этим, но во всяком случае не пыталась ( кроме самого последнего заявления - на работу посудомойки). Не давала уроков, не работала корректором, не присматривала за детьми - ничего практически за всю свою взрослую жизнь. С полуотвращением делала минимально необходимую домашнюю работу, потому что некому больше - готовила полунесьедобную еду, стирала тряпки. Ни в одном ее жилище не было даже попытки уюта, попытки сделать его удобным или красивым, женским. Ей было все равно, в чем она живет, что носит и что ест.
При этом помощь людей она принимала по-королевски - не замечая и не благодаря за то, что эти смерды для нее незаметно делают. Многие пытались ей помогать, но она принимала, не замечала и жаловалась насколько она одна, нет никого и никому до нее нет дела. Любовь ее к себе была гипертрофированной, но не счастливой и легкой - такой, за которую и окружающие любят этого человека больше. Нет, она была преисполнена колоссального самомнения, самоуважения, преклонения перед собой. И писала стихи, выговаривая себя, обговаривая себя так, что это было на грани неловкости - почти мания величия. Из этой мании вытекало и отношение к людям. Обычное добро ею практически не замечалось, любовь к ней казалась обязанностью. Она мечтала о человеке фантастически несуществующем - чтобы он был полностью как она - любил те же тексты, исповедовал те же взгляды, восхищался теми же идеями, писал о том же - и чтобы вдобавок ко всему у этого человека не было другой жизни, как любить, обожествлять и заниматься только ею - всецело, без остатка.
Из этого страстного желания, я думаю, росли все ее воображаемые романы и ее воспитание дочери. Дочь она воспитала в страстном преклонении к себе, разговаривающую в свои маленькие года высоким, выспренным, пафосным языком. Дочь казалась вундеркиндом - столько сложных слов, стихов, взрослых разговоров. Но скорее всего это была просто маленькая обезьянка, любившая мать, но натасканная на этот взвинченный вундеркиндеризм. ( Я читала письма к матери ее из приюта - их неловко видеть, страстный молящийся так не разговаривает с видением богоматери). Обожание это долго не продлилось, девочка выросла, вундеркиндство исчезло, девочка как девочка. Затем в эмиграции она увлеклась советским союзом, залюбила страшно социализм, мать была побоку, даже живя вместе они реже виделись. И между тем в крайнюю нищету, когда отец был болен, а Марина, как всегда, ничего не могла, жила вся семья на копейки, вырученные за связанные Алей шапочки и шарфы.
Маленькая Ирина даже не упоминается в мемуарах людей, многие пишут - она страстно любила своих детей - Алю и Мура.
В Муре она опять пыталась возродить существо предельно близкое ей по духу и страстно ее любящее - но не вышло. Он был не по годам развит, начитан-натаскан, но мать в грош не ставил, прикрикивал на нее, чтобы она заткнулась и не молола чуши - и так же как отец и сестра загадочно свихнулся на невидимом ему советском союзе.
Во всех романах ее ( с мужинами) и во всех страстных дружбах ( с женщинами) было одно и то же. Она неспособна была видеть людей, общаться с ними в реальности. Либо они как у лягушки не оседали на сетчатке ее глаза и она не видела того, что они для нее делают. Либо, если они попадали на сетчатку - они там вспыхивали как на сетке под током. Ей начинало мерещиться, что человек этот какое-то немыслимое светило всех великолепных качеств, сияющий рыцарь, сгусток страсти и взрыв всех чувств. Она придумывала, как сумасшедший в трансе, несуществующего человека и обрушивалась на него, как кит, сотнями тонн восхищения, восторга, тоннами слов. Очень скоро либо человек уставал не соответствовать и сбегал, либо она обрушивалась на него негодованием, что он не такой как "обещал" - но дружбы расстраивались через полгода, "любви" испарялись.
Ее единственный, как считается, роман за пределами брака, описывается его героем в тонах уклоняющихся, слегка раздраженных и очень дружеских. Герой его говорит, что это была прекрасная дружба, но никаких любовных чувств он не испытывал, перейти границу не в состоянии был и не мог отвечать на ее чувство. У нее же внутри бушевал свой параллельный "роман". И когда он женился на женщине, милой и хорошей, которую полюбил, Цветаева обрушилась на него своим чуть ли не самым известным стихотворением - "Попытка ревности".
В нем такая сила самовозвеличивания, такая убежденность в своей грандиозности, что любая другая женщина - это пошлая, стыдная, омерзительная ошибка:
После мраморов Каррары
Как живётся вам с трухой
Гипсовой?
При этом она всю жизнь любила мужа. "Любила". Они говорили друг другу "вы", что еще не криминал - но после воссоединения в Чехословакии и рождении сына Мура им было совершенно нечего друг с другом делать - вообще! Он не интересовался ее стихами, она не интересовалась его политикой, у каждого была свою жизнь, которые не только не пересекались, но и не зацеплялись даже за столом петлями рассказов о своем, дорогом. Ни взгляды, ни вкусы, ни интересы их не имели никаких общих зацепок для разговоров. К этому времени отошла от общения старшая дочь и стремительно вырастал сын, тоже почти презиравший мать.
rikki-t-tavi.livejournal.com/1035624.html
это триНа уроках зарубежной литературы у замечательной Галины Александровны, этих двух поэтесс мы учили, кажется, одну за другой. И сложилось у меня впечатление, что Цветаева - это нечто слезливое, "бабское" и "слабое". А Ахматова - сильное, гордое, немного мужское.
Цветаева:
"Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,
Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою - как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -
Оттого что в земной ночи я вернее пса."
Ахматова:
"Я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте.
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.
(...)
Когда же счастия гроши
Ты проживешь с подругой милой
И для пресыщенной души
Все станет сразу так постыло —
В мою торжественную ночь
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю"
Для Ахматовой - гордость, "лицо" и чувство собственного достоинства - всегда важнее, чем чувства, какими бы сильными они не были... Она никогда не будет унижаться. Она будет страдать, но молча. Она не будет верной собачкой ждать, когда соблаговолит хозяин и не будет вилять хвостом.
ritabugaga.livejournal.com/168174.html
Это разЯ не люблю Цветаеву, все знают, кто меня давно читает. И не очень понимаю, почему ее так яростно называют "русский поэт", а не "русская поэтесса" - дескать, нельзя принижать поэзию такого размаха гендерными стереотипами. Говорят это обычно женщины.
У меня сильнейшее впечатление, что мужчины (если не поэты и филологи) все-таки ее стихи не особенно читают. Я не очень представляю, как она их может заинтересовать. Это все о ней, о ее страстях, чувство юмора у нее отсутствует в принципе ,все на взрыве и на крике, надрыве, эмоций добавляет пунктуация - а есть мужчина-поэт, который так обильно сыпал бы тире и восклицательные знаки? Это меня раздражает, вертикальные и горизонтальные черточки в таком количестве. Не знаю, почему. Мешает.
Это про поэзию. Ни в коей мере я не хочу принизить величину ее таланта. Это просто категорически "не мое".
Про человеческие качества и характер, эгоцентризм и наличие/отсутствие очарования тоже не буду, про них написано достаточно, это все довольно спорно- раз, не мое дело - два. Но есть еще такая вещь, как "гражданская позиция" (и я в данном случае не про поэзию, а про жизнь, а хоть и про поэзию тоже, в гражданской лирике она была довольно расплывчата, мне не придет в голову спорить, что народ "твердый, как скрижаль, жаркий, как гранат, чистый, как хрусталь" (а как спорить с этим, это очень эмоциональное восприятие и опять-таки очень женское?) - но жесткого "за" и "против" в ее гражданской лирике нет. Есть про то, что она переживает. Я не говорю - "так надо", вот давай обозначь чтобы мне, простой, было ясно с первого взгляда, на чьей ты стороне. Но и нравиться такое мне тоже не может, о вкусах не спорят.Ее гражданскую лирику я не понимаю в принципе. Это не ее вина, а моя.
impudent-squaw.livejournal.com/177309.html
Это дваОна //Цветаева. прим. М.У.// не любила и не умела работать - вообще ничем и никем - и никогда. Сначала были родители с достатком и няни сменялись у детей как перчатки. Потом в нищете она все равно не работала даже в самые трудные времена. Только писала стихи или продавала вещи. Не знаю, гордилась ли она этим, но во всяком случае не пыталась ( кроме самого последнего заявления - на работу посудомойки). Не давала уроков, не работала корректором, не присматривала за детьми - ничего практически за всю свою взрослую жизнь. С полуотвращением делала минимально необходимую домашнюю работу, потому что некому больше - готовила полунесьедобную еду, стирала тряпки. Ни в одном ее жилище не было даже попытки уюта, попытки сделать его удобным или красивым, женским. Ей было все равно, в чем она живет, что носит и что ест.
При этом помощь людей она принимала по-королевски - не замечая и не благодаря за то, что эти смерды для нее незаметно делают. Многие пытались ей помогать, но она принимала, не замечала и жаловалась насколько она одна, нет никого и никому до нее нет дела. Любовь ее к себе была гипертрофированной, но не счастливой и легкой - такой, за которую и окружающие любят этого человека больше. Нет, она была преисполнена колоссального самомнения, самоуважения, преклонения перед собой. И писала стихи, выговаривая себя, обговаривая себя так, что это было на грани неловкости - почти мания величия. Из этой мании вытекало и отношение к людям. Обычное добро ею практически не замечалось, любовь к ней казалась обязанностью. Она мечтала о человеке фантастически несуществующем - чтобы он был полностью как она - любил те же тексты, исповедовал те же взгляды, восхищался теми же идеями, писал о том же - и чтобы вдобавок ко всему у этого человека не было другой жизни, как любить, обожествлять и заниматься только ею - всецело, без остатка.
Из этого страстного желания, я думаю, росли все ее воображаемые романы и ее воспитание дочери. Дочь она воспитала в страстном преклонении к себе, разговаривающую в свои маленькие года высоким, выспренным, пафосным языком. Дочь казалась вундеркиндом - столько сложных слов, стихов, взрослых разговоров. Но скорее всего это была просто маленькая обезьянка, любившая мать, но натасканная на этот взвинченный вундеркиндеризм. ( Я читала письма к матери ее из приюта - их неловко видеть, страстный молящийся так не разговаривает с видением богоматери). Обожание это долго не продлилось, девочка выросла, вундеркиндство исчезло, девочка как девочка. Затем в эмиграции она увлеклась советским союзом, залюбила страшно социализм, мать была побоку, даже живя вместе они реже виделись. И между тем в крайнюю нищету, когда отец был болен, а Марина, как всегда, ничего не могла, жила вся семья на копейки, вырученные за связанные Алей шапочки и шарфы.
Маленькая Ирина даже не упоминается в мемуарах людей, многие пишут - она страстно любила своих детей - Алю и Мура.
В Муре она опять пыталась возродить существо предельно близкое ей по духу и страстно ее любящее - но не вышло. Он был не по годам развит, начитан-натаскан, но мать в грош не ставил, прикрикивал на нее, чтобы она заткнулась и не молола чуши - и так же как отец и сестра загадочно свихнулся на невидимом ему советском союзе.
Во всех романах ее ( с мужинами) и во всех страстных дружбах ( с женщинами) было одно и то же. Она неспособна была видеть людей, общаться с ними в реальности. Либо они как у лягушки не оседали на сетчатке ее глаза и она не видела того, что они для нее делают. Либо, если они попадали на сетчатку - они там вспыхивали как на сетке под током. Ей начинало мерещиться, что человек этот какое-то немыслимое светило всех великолепных качеств, сияющий рыцарь, сгусток страсти и взрыв всех чувств. Она придумывала, как сумасшедший в трансе, несуществующего человека и обрушивалась на него, как кит, сотнями тонн восхищения, восторга, тоннами слов. Очень скоро либо человек уставал не соответствовать и сбегал, либо она обрушивалась на него негодованием, что он не такой как "обещал" - но дружбы расстраивались через полгода, "любви" испарялись.
Ее единственный, как считается, роман за пределами брака, описывается его героем в тонах уклоняющихся, слегка раздраженных и очень дружеских. Герой его говорит, что это была прекрасная дружба, но никаких любовных чувств он не испытывал, перейти границу не в состоянии был и не мог отвечать на ее чувство. У нее же внутри бушевал свой параллельный "роман". И когда он женился на женщине, милой и хорошей, которую полюбил, Цветаева обрушилась на него своим чуть ли не самым известным стихотворением - "Попытка ревности".
В нем такая сила самовозвеличивания, такая убежденность в своей грандиозности, что любая другая женщина - это пошлая, стыдная, омерзительная ошибка:
После мраморов Каррары
Как живётся вам с трухой
Гипсовой?
При этом она всю жизнь любила мужа. "Любила". Они говорили друг другу "вы", что еще не криминал - но после воссоединения в Чехословакии и рождении сына Мура им было совершенно нечего друг с другом делать - вообще! Он не интересовался ее стихами, она не интересовалась его политикой, у каждого была свою жизнь, которые не только не пересекались, но и не зацеплялись даже за столом петлями рассказов о своем, дорогом. Ни взгляды, ни вкусы, ни интересы их не имели никаких общих зацепок для разговоров. К этому времени отошла от общения старшая дочь и стремительно вырастал сын, тоже почти презиравший мать.
rikki-t-tavi.livejournal.com/1035624.html
это триНа уроках зарубежной литературы у замечательной Галины Александровны, этих двух поэтесс мы учили, кажется, одну за другой. И сложилось у меня впечатление, что Цветаева - это нечто слезливое, "бабское" и "слабое". А Ахматова - сильное, гордое, немного мужское.
Цветаева:
"Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,
Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою - как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -
Оттого что в земной ночи я вернее пса."
Ахматова:
"Я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте.
Поверь, что я твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.
(...)
Когда же счастия гроши
Ты проживешь с подругой милой
И для пресыщенной души
Все станет сразу так постыло —
В мою торжественную ночь
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю"
Для Ахматовой - гордость, "лицо" и чувство собственного достоинства - всегда важнее, чем чувства, какими бы сильными они не были... Она никогда не будет унижаться. Она будет страдать, но молча. Она не будет верной собачкой ждать, когда соблаговолит хозяин и не будет вилять хвостом.
ritabugaga.livejournal.com/168174.html
@темы: мнения