я прощу, а вот река простить не сможет никогда
"Я точно понимаю, что в условиях демократии управлять аварией нельзя!"
Первый заместитель генерального директора ОАО "Концерн Росэнергоатом" Владимир Асмолов рассказал о том, как он летал в Японию в связи с аварией на АЭС "Фукусима-1". "Как я дал поручение Премьеру" - именно так озаглавлен текст, опубликованный в журнале "Росэнергоатома".
Удивительно! Прошли аварии в Пенсильвании на АЭС "Трехмильный остров" в 1979-м, прошел Чернобыль в 1986-м. Мировое сообщество, выучив уроки этих аварий, разработало основные подходы по обеспечению безопасности, основанные на принципе глубокоэшелонированной защиты. На всех АЭС мира постоянно проводились модернизации, направленные на повышение безопасности, основанные на новой базе знаний, на углубленных анализах безопасности! Но на АЭС "Фукусима" не менялось ничего!
После этого я на следующий день улетел в Вену, в МАГАТЭ, где снова ругался. Ну, когда на сборище спецов выступает японский министр культуры и спорта и выдавливает слезу, а не говорит по сути, это конец! Вот тогда-то я эти 20 минут и говорил про ситуацию в Японии и проблемы управления авариями, которые там вскрылись. И это не только проблемы Японии. Это проблемы всего ядерного сообщества. В Чернобыле мы принимали 10 – 15 ключевых решений в день. Нужен свинец – со всей России пошли составы. Нужен азот – завтра он у нас. Всё, что нужно, – немедленно. И то, и другое решение потом оказались неверными. Но не об этом речь. Вся страна нам помогала!
Я точно понимаю, что в условиях демократии управлять аварией нельзя. Аварийное управление требует единоначалия. Оно требует огромных полномочий и ресурсов с немедленным исполнением. Вообще управление чем-то в экстремальных ситуациях и демократия – вещи малосовместимые. Главное – решение поставленной задачи. В этой ситуации ее надо решать немедленно. Пусть кувалдой! Всем, что есть под рукой.
Электричества не было на станции – но в 6 км было! Что делали бы мы – катушка кабеля и бегом. У них это невозможно. Когда проложили кабель – разъемы для соединения не подошли. Так они их заказали на заводе. Хорошо, что еще тендер не объявили.
Ситуация сложная. У всех свои интересы: есть промышленность, есть операторы, есть регуляторы. Но полная ответственность за всё, происходящее на АЭС, только на операторе. После Чернобыля мы создали единый кризисный центр, стали создавать базу знаний, но мы ошиблись – бюрократа победить нельзя! Даже в ситуации аварии.
А атомную энергетику опять не смогли закрыть! И не закроют. Она – объективная реальность! Отсрочить можно, отменить – нельзя. А у японцев нет, да и не может быть никаких источников энергии, кроме ядерных. Термояд еще лет через 100 будет. Мы проходили закрытие двух блоков в Армении, когда выбирали президентом Тер-Петросяна. Станцию закрыли, хотя она пережила Спитакское землетрясение и сохранила эксплуатационные характеристики. Все ТЭЦ и ГРЭС встали, все ГЭС встали. А эти два блока в самое критическое время после землетрясения обеспечивали страну. Но их все равно закрыли. Но потом же открыли. Два года жизни зимой без света и тепла – буржуйки в каждый дом – и здравые мысли в голову немедленно приходят. Надо просто посидеть без света и тепла! Мне кажется, что лозунг европейских зеленых идиотически прост – "Назад к лучине. Телевизор можно посмотреть и в темноте!"
Узнал я об аварии уже через три часа. Про землетрясение и цунами сказали, но по станции всё было как в тумане.
У нас в 1986-м было очень похоже. Чернобыль произошел в ночь с пятницы на субботу. В субботу рано утром я был уже в кабинете у Александрова. Мир узнал об аварии в понедельник. Для меня разрозненные сообщения стали информацией в воскресенье.
В этот раз мы тоже сразу же создали комиссию под руководством Локшина, начали считать. Мужики из ИБРАЭ немедленно нашли данные по BWR, подстроили схему расчета, запустили наши расчетные модели, и к утру воскресенья у нас уже был прогноз. Кстати, как потом оказалось, абсолютно достоверный как по сценарию развития аварии на АЭС, так и по выбросу радиации. И это не удивительно. Мы были уверены, что результат после чернобыльских усилий экспериментаторов и теоретиков, проведенные уникальные эксперименты, созданные и верифицированные расчетные модели в час икс будут востребованы и пройдут проверку боем.
Вечером часов в семь в воскресенье я оказался дома. Прихожу. Там, как всегда, ждет моя несчастная любимая женщина.
– Ну что, опять всё, как тогда – в Чернобыле! Я надеюсь, что ты туда не полетишь?..
– Надюша, ну ты что? Где я, и где – Япония. У меня и в России дел невпроворот.
Утром прихожу на работу. Как всегда, очень рано. Смотрю наши дела по станциям. В 9:15 – звонок Локшина.
– Владимир Григорьевич, сидишь или стоишь?
– С-с-сижу!?
– Хорошо! Есть распоряжение Медведева лететь в Японию! В час из Жуковского стартует МЧСовский ИЛ-76.
– И как вы, Александр Маркович, представляете, что я в свои 65 вскочил и понесся?
– У вас полтора часа на сборы. Все команды уже даны. Сейчас вам принесут всё, что надо, – дозиметры, радиотелефоны...
– А трусы кто мне принесет?
…Команда, видимо, прошла жесткая. У меня было 5 зубных щеток, 5 станков для бритья, трусы, по-моему, всех размеров. Какие-то зимние куртки – почему-то кто-то решил, что нам абсолютно необходима зимняя одежда. Ботинки. Всё это накидали в какие-то сумки.
Но рубашек-то я, дурак, не назвал. Поэтому у меня и была только одна – та, в которой вышел из дома. Но об этом позже.
– Кто вам еще нужен? – спрашивает Локшин.
– Стрижов Валерий Федорович!
Через 20 минут звонит Валера:
– За что? У меня жена... Я собирался...
– Валера, нам же не впервой! Вспомни годы молодые! Давай скорее сюда! Самолет не будет ждать! Время пошло!
В 11 он был у меня, уже полностью сконцентрированный на выполнении задания.
Приезжаем в Жуковский, за нами несутся какие-то ма-шины. МЧСная и ОПАСОвская (группа ОПАС – группа по оказанию экстренной помощи атомным станциям). Ребята несут два ящика, набитых черт-те чем.
– Слушайте, мужики, я же не собираюсь их там в заложники брать и власть захватывать.
Уговорил. Отбился. Отослал их обратно.
Валера стоит рядом и говорит вкрадчиво:
– Владимир Григорьевич, а мы правильно делаем, что не берем всё это?
– Слушай, у тебя сколько рук? Вот одежда, ботинки, тебе еще всей этой ерунды не хватает?
Мы с Валерой при параде. Костюмчики, туфельки, галстучки.
– А ты галстук почему не снял?
– А вы?
– Времени не было переодеться!
Подъезжаем к ИЛ-76. И я прихожу в ужас! У него внутри два супергрязных КАМАЗа, которые своим ходом пришли хрен знает откуда по мартовской распутице. А за ними Газель – не чище. Между бортами Камаза и самолета остается по 40 сантиметров с обеих сторон. И они совершенно не пустые!
В обоих проходах сидят 60 ребят – МЧСников, которых везут в какую-то японскую провинцию, чтобы бороться с Потопом. У каждого из них огромный баул с шанцевым инструментом. Это инструмент такой, которым пехота окапывается. Между носом КАМАЗа и тем, что называется зоной управления самолетом, метра два. Но и там набросаны эти мешки-баулы.
Входим. Там генерал:
– Вы кто?
– Мы те самые, которых вы ждете.
– Ну, будем с вами вот здесь, – обводит он руками четыре квадратных метра мешков.
Звоню Локшину:
– Александр Маркович, лететь часов 16, а места здесь стоячие.
– Как?
– Вот так! Давайте, я объясню ситуацию. На нас костюмчики парадные. Люди здесь хоть лечь могут. Они в спецодежде. Я тоже могу. Но дальше ведь куда-то ходить надо будет? Почему я не могу вылететь вечером на нормальном рейсовом самолете? Этот, даже если и вылетит немедленно, будет лететь с двумя посадками – в Красноярске и Хабаровске. А на рейсовом я полечу беспосадочно до Токио.
– Но у вас и визы-то нет.... А потом, Медведеву уже сказано, что вы летите!
– Понял. Лечу. Причем стоя!
В ИЛ-76 есть такая лесенка, а наверху кабина летчиков. Через 15 минут спускается командир корабля:
– Кто здесь Асмолов?
– Я!
– Поднимайтесь наверх.
Понимаю, что либо Локшин, либо сам СВК дозвонились до Шойгу.
Мы с Валерой оказываемся в кабине ИЛа. Кабина. Сзади, за местами пилотов, четыре места для сменного экипажа.
И самое смешное, что сменный экипаж в полном составе на них уже сидит.
Двоим из них командир говорит:
– Ты ложишься вниз к штурману, а ты сюда. Освободим место профессорам.
Кстати, ребята из МЧС не стали сидеть вдоль борта. Они легли на пол под КАМАЗы и спали себе спокойно.
А мы – в галстучках, садимся в уголочек к титану с кипятком и с ужасом осознаем: у ребят-то сухой паек, а у нас, диетологов, только аппетит!
Федорыч зудит:
– А помните, Владимир Григорьевич, мы проходили мимо бананов. Я сказал, что их надо купить. А вы сказали, что проблем не будет.
– Ну и купил бы!
Прошло два часа.
– Ребят, – говорю, – я не могу столько не курить.
– А ты кури!
Надо сказать, что экипаж встретил нас без всякого удовольствия. Особенно те, кто ушли спать вниз к штурману. Но когда они поняли, что мы и есть те самые "смертники", которые летят, чтобы войти в ту самую станцию, то тут же скорешились.
Они с нами делились своей едой. А в Хабаровске, где у них есть своя гостиница, они нас с собой забрали. Гостиница, конечно, не пятизвездочная, но вполне поспать можно – кровать-то есть. А МЧСники так и спали в аэропорту на полу.
Так я изучил Хабаровск – там нас японцы два дня держали. Через два дня пустили, наконец, в Японию, но, как выяснилось, не на станцию.
Стрижов постоянно продолжал считать. Где бы мы ни останавливались, мы тут же входили в Интернет и связывались со всеми мировыми центрами.
Прилетаем в Японию часа в три дня в среду. Из аэропорта нас вывезли, минуя все контроли, через ворота, наш парень посольский и какой-то их специально обученный японец.
– Давай на станцию!
– Нельзя!
– В кризисный центр ТЭПКО (это оператор станции)!
– Нельзя!
Едем в гостиницу. Как только добрались, мы тут же взяли машину из TENEX Japan – не посольскую – чтобы номера были нормальные.
– Едем, пока не остановят! – говорю нашему коллеге из представительства TENEX в Токио (он всё это время был с нами и очень продуктивно помогал).
Едем в сторону Фукусимы. Замеры делаем постоянно. За 150 км – норма. За 80 км только 2 фона. Но и 10 и 100 фонов – не страшно. На Копакабана в Рио-де-Жанейро 50 фонов, и народ с пляжа не выгонишь. В Токио нормальный фон
5 мкР/час, в Москве – 13, в Хельсинки – 70, а на Лубянке – 40.
Остановили нас только за 70 км до станции. Разворачиваемся. Едем в Токио, в Токийский центр ВАО. Это Всемирная Ассоциация Операторов (World Association of Nuclear Operators – WANO). У ВАО четыре региональных центра: Атлантский, Парижский, Московский и Токийский.
Вообще-то я у них начальник. Через три месяца на конференции ВАО будут официальные выборы руководства. Но решение уже прошло, и моя официальная должность сейчас – electing president (избираемый президент).
Мы в Концерне еще в самом начале установили связь с Московским центром ВАО, который гнал нам оперативную информацию из Токийского центра. По этой информации мы что-то пересчитывали, что-то предсказывали.
Захожу в офис Токийского центра и начинаю шизеть.
В центре – большой телевизор. По нему идут новости. Перед телевизором трое мужиков строчат что-то за компьютерами. Потом они это "что-то" куда-то отдают, и дальше, по всему миру, то, что они настрочили, рассылается. По всем региональным центрам ВАО!
Я присаживаюсь и говорю:
– Это что? Где у вас оперативная связь с кризисным центром ТЭПКО?
– Связи с ТЭПКО нет!
– А где ваш вопль по всему миру, что ТЭПКО не выполняет свои обязательства, которые они подписывали, когда вступали в ВАО?
– Но мы же вам всё передаем!???
Они услышали всё, что я о них думаю. Не заржавело!
Немедленно из Токийского центра во все региональные центры уходит телеграмма – "electing president" нас посетил и ушел "very disappointed".
Для японца написать такое – всё равно, что сделать харакири.
Наконец, приезжаем в 11 ночи в свою комнатку в отеле на 30-м этаже. Боже, сейчас упаду и усну. Хрен уснешь. Оно же трясет. Не 8 баллов, но 4 – 5 есть. Ложишься в койку – а ощущение странное – голова, ноги… Тебя куда-то переворачивает. Как будто сильно под "этим делом". А этаж-то 30-й. Неприятно.
Но и "мои" мне спать не давали. Мы приходили где-то в 11. А отними от одиннадцати шесть. В Москве-то жизнь только начинается. И до четырех – до пяти со всеми разговариваем. Только с Кириенко минимум по 40 минут – и никого не пошлешь, все по делу. В итоге в 5, покачиваясь, как под кайфом, ложишься, а в 8 утра уже следующая встреча.
Всё это время не покидает ощущение абсолютного deja vu. Вспоминаю, как я в 40 лет попал в Чернобыль. Середина мая. Вылез на поле рядом с блоком. Воздух. Его можно видеть. Он живой – как у Рэя Бредбери в "Марсианских хрониках": "Какой здесь чистый, необычный воздух! ... В нем слилась бездна запахов, он не мог угадать каких: цветы, химические вещества, пыль, ветер…"
Я пытаюсь ощутить здесь, в Токио, этот запах живого воздуха, наполненного радионуклидами. Совсем не получается. Вижу народ, который ходит по улицам Токио в этих дурацких марлевых масках. Если б что-нибудь сюда и пришло, то они могли бы хоть что надевать – не помогло бы.
А по телевизору постоянно показывают ужасы – мужик получил 10 рентген! Сьюсайдер! Камикадзе! Мама его в телевизоре плачет! Проводила сына уже туда! Он лег и готовится. Так и помереть не долго. Тем более японцу с их дисциплиной.
Я тоже выступал по их телевидению на NHK. И когда меня спрашивали, я говорил, что это кретинизм. За всё время максимальная индивидуальная доза тех, кто остался на станции, превысила 10 бэр, и всего у нескольких человек.
Конечно, если раскладушку между 3-м и 4-м энергоблоками поставить и переночевать, то можно и набрать нормально.
Самое большое для них переживание – нельзя есть спаржу из провинции, где расположена Фукусима. Мы с Валерой всё время упражнялись "веселыми" подсчетами. Я посчитал, сколько нужно съесть спаржи, чтобы получить выше медицинской нормы – 840 килограммов. Выброса топлива нету! Доз нету! Ингаляции нету! Пищевых цепочек нету! Ничего нету! Да, есть выброс газов! Но, если бы они были готовы, если бы нормально работали три первых дня, ни взрывов, ни плавления – ничего не было бы!
На BWRах несколько физических барьеров защиты – корпус реактора, контайнмент и конфайнмент. Корпус и контайнмент прочно-плотные, а конфайнмент – это не очень плотное сооружение. У корпуса предел прочности 100 атмосфер, у контайнмента – 8 атмосфер, а у конфайнмента – 1,5 атмосферы. Конфайнмент обслуживаемый. Есть исходная ошибка в логике обеспечения безопасности при тяжелой аварии, заложенная в проекте BWR. Считалось, что водородных взрывов в контайнменте не может быть, если заполнить его азотом. Если там нет кислорода, то и водородного взрыва быть не может.
С точки зрения эксплуатации азотная атмосфера в контайнменте не есть хорошо. Находиться там во время эксплуатации нельзя. Но это якобы предотвращает детонацию водорода в случае тяжелой аварии .Но забыли про другое! Если будет переопрессовываться контайнмент, если в нем вдруг начнет повышаться давление, то нужно куда-то среду сбрасывать! Куда? В конфайнмент? А там никаких противоводородных средств нет. Фундаментальная идеологическая ошибка в том, что исходно в проекте не рассматривались сценарии развития тяжелых, не предполагалось, что авария может эскалироваться дальше контайнмента. И это не удивительно. В середине 60-х, когда были разработаны проекты энергоблоков Фукусимы, об этом никто не думал.
Удивительно другое! Прошли аварии в Пенсильвании на АЭС "Трехмильный остров" в 1979-м, прошел Чернобыль в 1986-м. Мировое сообщество, выучив уроки этих аварий, разработало основные подходы по обеспечению безопасности, основанные на принципе глубокоэшелонированной защиты. На всех АЭС мира постоянно проводились модернизации, направленные на повышение безопасности, основанные на новой базе знаний, на углубленных анализах безопасности! Но на АЭС "Фукусима" не менялось ничего! Еще в Москве мы посчитали, и посчитали очень четко, что когда у них начнется переопрессовка корпуса реактора, то им придется сбросить давление сначала в контайнмент, а потом и в конфайнмент.
Так они и сделали. После повышения давления в корпусе реактора они стали сбрасывать среду в защитную оболочку. Поднялось давление в контайнменте примерно до 8 атмосфер. На 1-м и 3-м блоках они смогли сбросить давление и оставили контайнмент целым. Газы попали в конфайнмент. А что потом? Водород в кислородно-паровой среде взорвался! Если идет ламинарный выход водорода, его поджечь невозможно. А если идет турбулентный выброс, то он сам взрывается. Там, в конфайнменте, он и рванул. На 2-м блоке они не смогли сбросить давление из контайнмента, он не выдержал и разрушился. А дальше сценарий тот же.
Мы привезли с собой наши рекомендации – что и как надо делать! Мы всё прикинули и одновременно пытались хоть кому-то передать наши предложения. А они были самые простые. Любым способом вскрыть раздвижные шиберы над бассейнами выдержки на крыше, чтобы избежать водородного взрыва конфайнмента. На этих BWRах над бассейном выдержки крыша просто раздвигается. И на 5-м и 6-м блоках они их таки раздвинули. Взрыва не было. Первые же 4 последовательно добрались до взрывов.
Если откручивать в обратную сторону, то можно было бы еще многое натворить. Если бы они не смогли сбросить давление из корпусов, то и они были бы разрушены. Эта авария уже много "хорошего" для ядерной энергетики и в Европе, и в мире сделала. Когда я смотрю телевизор, то по этой теме – полные истерики. Ядерная энергетика опять самая дорогая! Самая страшная! Сейчас мы снова проходим через очередной виток невежества и ханжества!
На АЭС кВт/час один из самых дешевых! А в солнечной энергетике дикие проблемы с утилизацией. А низкочастотный шум от ветряной? Представляете алюминиевый завод и ветряки с коэффициентом использования мощности 0,15?
А ветра может и вообще не быть. Пошла термическая реакция, пошла плавка алюминия, а ветер и вместе с ним электричество кончились?
У меня опять deja vu – мне опять говорят – давайте проведем стресс-тесты (не могу понять, кто первый применил этот банковский термин) и сделаем так, чтобы это никогда не произошло. Это же принцип ALAPA – as low as possible (риск должен быть настолько низким, насколько это возможно). Мы это уже проходили в 1986-м. Только As low as reasonable (насколько это разумно) – ALARA! Всегда существует оптимизационная кривая – после определенной точки можно вкладывать деньги в безопасность до посинения, а толку не будет. Безопасность повышу на сотую долю процента, а стоимость будет миллиард долларов.
Уже после Фукусимы в "Росэнергоатоме" прошла корпоративная проверка ВАО. Во главе комиссии был Ригалдо – мой визави в EDF. Выводы фантастические. Мы их опубликуем, хотя обычно это коммерческая тайна. "Росэнергоатом" по emergency preparedness (аварийная готовность) по модернизациям, направленным на повышение безопасности, готовности персонала к управлению авариями – лучше всех в мире. А атомную энергетику опять не смогли закрыть! И не закроют. Она – объективная реальность! Отсрочить можно, отменить – нельзя. А у японцев нет, да и не может быть никаких источников энергии, кроме ядерных. Термояд еще лет через 100 будет. Мы проходили закрытие двух блоков в Армении, когда выбирали президентом Тер-Петросяна. Станцию закрыли, хотя она пережила Спитакское землетрясение и сохранила эксплуатационные характеристики. Все ТЭЦ и ГРЭС встали, все ГЭС встали. А эти два блока в самое критическое время после землетрясения обеспечивали страну. Но их все равно закрыли. Но потом же открыли. Два года жизни зимой без света и тепла – буржуйки в каждый дом – и здравые мысли в голову немедленно приходят. Надо просто посидеть без света и тепла! Мне кажется, что лозунг европейских зеленых идиотически прост – "Назад к лучине. Телевизор можно посмотреть и в темноте!"
У меня много друзей в Японии, один из них профессор N. Он был у меня в программе "Расплав" заместителем председателя технического комитета. Человек, который знает об авариях ничуть не меньше нас. Он живет в Токае. Километров 100 на север. Поближе к станции.
Я ему звоню и говорю:
– Хочу тебя увидеть!
– Смогу к тебе приехать в Токио не раньше воскресенья.
– Давай я сам к тебе приеду!
А у них режим хуже нашего Советского Союза. Он как ненормальный откручивался от встречи со мной. Взял я его на следующем:
– Джан, – говорю, – ты меня не видел 8 лет. Неужели ты не хочешь меня увидеть?
Приехали мы к нему. Я заказал ресторан. Первые 20 минут не было никакого разговора. Я его спрашиваю:
– Ты лучше всех в Японии разбираешься в тяжелых авариях. Ты кому-нибудь свои расчеты отдавал?
Молчит!
– У тебя кто-то требовал эти расчеты?
Молчит! Потом вышел. Возвращается.
– Ладно, Владимир, я буду говорить.
– Конечно, я сделал все расчеты на второй день. У меня, в отличие от вас, все данные по BWR были. Я их передал на 25-ю ступеньку лестницы управления. Всё объяснил 25-й ступеньке. 25-я – передает 24-й, и пошло наверх.
На первой ступеньке сидит премьер-министр Японии, который на четвертый день решил, что он главный специалист по ликвидации тяжелых аварий.
– Джан, а обратная связь у тебя есть?
– Никакой! Если я что-то новое насчитываю, я опять иду к 25-й ступеньке.
– Кто руководит ликвидацией?
– Сначала аварией руководила ТЭПКО и пыталась всё скрыть. На третий день после аварии управление аварией передали в министерство экономики и торговли.
– Странно, что не культуры и спорта!
Кстати, их министр культуры и спорта отчитывался потом в Вене по результатам аварии. Я после его доклада 20 минут безостановочно говорил о том, как это всё надо оценивать!
На следующее утро приезжаю к заместителю министра иностранных дел. Полный политес:
– Спасибо, Асмолов-сан, мы вам очень благодарны. Мы весь наш разговор, Асмолов-сан, сейчас запишем. Всё, что вы нам расскажете.
Я отвечаю, что мне нужен профессионал, с которым я начну разговаривать на одном языке. Я хочу попасть в кризисный центр ТЭПКО. Хочу попасть на станцию!
– Мы всё, Асмолов-сан, запишем и передадим.
– Вот две страницы текста – здесь все основные соображения. Вот результаты расчетов. Комментировать всё это я буду профессионалам. Хотел я сам в ТЭПКО поехать. Но просто так туда не попадешь.
В общем, картинка складывалась препротивная. Я стал пытаться прозвониться по спутниковому телефону. Думаю, сейчас возьму свой хваленый спутниковый телефон и буду говорить с Москвой напрямую, без экивоков. Опять облом! Мне дали спутниковый, который работает в Европе, на Ближнем Востоке, в Антарктиде. На весь мир, черт бы его подрал, но не в Японии. Даже по инструкции видать, что кривая покрытия как раз мимо Японии проходит и далее на Австралию.
Поехал в министерство экономики и торговли. Сначала меня должен был встретить начальник департамента. Потом им сказали, что я ужасный зверь. Меня встречал их замминистра… Опять полный политес. Мне дают двух начальников департаментов. Они, типа, возьмут у вас всю информацию. Они-де специалисты. Там же будет человек из Агентства по ядерной безопасности – из НИСА (Nuclear and Industrial Safety Agency – NISA). После разговора ни о чем с большим начальником захожу в зал. Сидят мужики. Они мне начинают такую речь:
– Конечно, Асмолов-сан, нам очень нужна будет ваша помощь, когда мы займемся реабилитацией нашей территории. Мы тогда с вами, Асмолов-сан, заключим контракты, о которых вы так хлопочете.
Тут у меня в голове всё так и рвануло. Такого монстра эти начальники департаментов, наверное, не видели никогда. Они же всех как торговцев воспринимают. Эти уже по-английски не говорят. Им переводили. Но я им сказал всё! Я сказал, что я прерываю встречу. Всё, что происходит в Японии в части управления аварией, – это преступление. Мы встретимся с вами на заседаниях МАГАТЭ. Для меня вы свое лицо потеряли!
Ухожу – иду к машине. Не доходя – звонок от заместителя министра экономики и торговли. Уже хороший английский язык:
– С вами встречались не те люди. Пожалуйста, возвращайтесь, я вас жду через 5 минут в своем офисе.
Отказался. Нужно было время, чтобы перекипеть! Наконец, я попадаю к настоящему мужику. Он из JAIF (Japan Atomic Industrial Forum) – это японский ядерный форум. Зовут его Хатори. Он бывший директор "Фукусимы". Исключительный человек. Я его еще с давних пор знаю. Мы с ним садимся и откровенно разговариваем, на одном языке. Он спец, и я спец. Он всё записывает и говорит:
– Владимир, это всё я постараюсь внедрить.
Мы с ним два часа сидели, потом я уехал на встречу с NRCшниками (Nuclear Regulatory Commission – Комиссия по ядерному регулированию США). Вместе с ними мы провели телемост с Вашингтоном. Хатори опять просит приехать – есть несколько вещей, которые нужно пояснить. Я понимаю, что, наконец, попал в ту точку, которая через какие-то свои каналы выходит на управление аварией.
Я ему говорю:
– Зачем ваши вертолеты льют воду в никуда? Почему пожарная машина стоит в 50 метрах от блока, а не подъезжает прямо к блоку? Самая лучшая защита от доз – это время. Пусть машина подойдет к блоку, пусть водитель включит насос и отойдет. Насос может и без него работать. Через 30 минут, когда вода закончится, пусть подойдет снова, сядет в машину и уедет.
Записывают!
– Морская вода это не есть хорошо! После выпаривания солевая корка образуется. Но вы же не сибаса в соли готовите? Переходите на пресную воду. Уже можно и без борной кислоты.
Пишут! Вдруг звонок от Кириенко – "В.Г., вас вызывает Путин".
Но я уже шесть дней в одной рубашке – представьте себе: Москва, Красноярск, сутки в Хабаровске в этом замечательном ИЛ-76-м…
– Ребята, – говорю, – на полчаса в магазин!
Заходим с Валерием Федоровичем в магазин. На его 42-й – пожалуйста. Долларов за 200.Я тоже решил себе рубашечку прикупить. Облом. 44 последний, а у меня 47. Одна японка на хорошем английском говорит – идите туда, там вам помогут. Захожу, думаю, наконец-то есть место, где в Японии для больших тоже что-то есть. Набросился на меня мужичок, начал мне рукава мерить, воротничок – шить собрался. Я на него смотрю:
– Слушай, говорю, я не собираюсь так долго у вас жить.
Вечером взял все шампуни, а отель был хороший, много всего, вылил в раковину, взял свою любимую рубашечку – вжик-вжик – потом на плечики и феном за пять минут высушил. Нас тут же чартером, который наняли в Сингапуре, – к Путину в Южно-Сахалинск. Летчики говорят:
– А потом мы с вами обратно в Японию!
– Валерий Федорович, мы с тобой во всем там разобрались?
– Во всем!
– Нам нужна Япония?
– Нет. Какая разница, в Токио сидеть или в Москве. Вот если б нас на станцию пустили... тогда да. А анализировать можно и дома.
NRCшники остались, и их еще три недели японцы никуда не пускали. Садимся в Южно-Сахалинске. Проходим паспортный контроль. Пограничница, которая в коморке сидит, визы японской не находит, японских штампов о въезде и выезде нет, и спрашивает:
– Вы откуда?
– Из Хабаровска!
– Но рейс-то из Японии?
– А мы из Хабаровска!
– Вы что, целую неделю летели?
Нас встречал какой-то большой человек из власти. Он заглянул в окошко и сказал:
– Они... из Хабаровска!
– А? – с готовностью соглашается с нехитрыми доводами барышня и ставит печать.
Въезжаем в этот чудный город Южно-Сахалинск. Нас везут в какой-то кемпинг, где мы должны подождать Владимира Владимировича. Да и поспать бы часок еще не плохо бы. И вдруг смотрю – написано: УНИВЕРМАГ.
– Парень, останавливай. Не могу я больше в этой рубашке. Да еще с Премьером встречаться.
Захожу. 46, 47, 48. Любого цвета: белые, синие, голубые... И все японского производства. Всё, что хочешь – выбирай – и по цене нормально. Не 200 долларов, а 800 рублей. Я тут же взял две рубашки, чтобы предстать перед Премьером переодетым. Жаль, что галстук не купил. После перелета на ИЛ-76-м мой был не в лучшем виде – в самом центре масляное пятно неизвестного происхождения. Привозят нас в "премьерский" мотель. Ждем Путина. Он летит из Киргизии. Одним днем. Ждем в 10 часов вечера – нет. 11 – нет, 12 – нет, час ночи по местному – нет. А компания собралась… – ох, непростая. Всего человек десять. Трутнев – министр природных ресурсов, Oнищенко – санврач, который давно говорит, что я радиационно устойчив. А мы ему – ты сам придумал это радиационное нормирование, которое строже, чем во всем мире в 10 раз. Это значит, что и стоит оно нам дороже на много порядков. Дальше – губернаторы. Вижу, сидит какой-то конкретный, но ко мне с пиететом. Оказался Дарькин – наш дальневосточный губернатор.
Заводят нас в комнату. Он уже приземлился! Вот он идет! Сейчас будет! Вот-вот зайдет! Потом – тук-тук-тук – топот – вбегает пресса, телевидение – человек 40.
– Становитесь к стенке!
Сидим дальше. Входит порученец:
– Кто здесь Асмолов и Стрижов?
– Мы.
– Выйдите.
– Е-мое, – думаю, – летел из Японии. Те на станцию не пускали, а эти к Премьеру не пускают.
Выходим.
– Вас ждет Премьер-министр!
Разговор начался так:
– Я вас помню, Владимир Григорьевич, вы были замом у Румянцева.
– Да, был.
– Как Александр Юрьевич?
– А вы разве не знаете, он послом у вас, в Финляндии!
– Вы с ним видитесь?
– Да, – говорю, – он мой друг.
– Привет ему передайте.
После окончания всей этой эпопеи я позвонил ночью в Хельсинки:
– Выполняю прямое поручение Премьера. Он тебе просил передать привет. А я не смог дождаться утра.
Путин – мужик цепкий. Я ему говорю:
– Японцы больше всего сейчас боятся потерять лицо.
– Я японцев не знаю, но знаю корейцев – они такие же.
Дальше начинает из меня всё вынимать, исключительно умело. Мы сидели вдвоем с Валерой. Валерка ужасно нервничал. А вся компания и пресса еще 30 минут ждали. Заглядывает порученец:
– ?
– Подождите, мы не закончили!
Ему интересно!
– Вы знаете, я вам поверил. Всё, что вы предсказывали, сбывалось. Вы говорите, что ночью будет водородный взрыв – он ночью происходит. Вы говорите, что радиационный фон не повысится на восточном побережье России – не повысился. Вы доказали, что свой предмет хорошо знаете.
– Знаете, Владимир Владимирович, боюсь быть нескромным, но мы в этих вопросах разбираемся на уровне супермировых стандартов.
– Мы лучшие в мире! – вставил здесь единственное свое слово Стрижов.
Так оно и есть. Понимание физики процессов у нас в России сегодня лучшее в мире. Опять порученец – уже два часа ночи вообще. По местному времени. А у меня всё перепуталось. Я спал всё это время по часу-полтора в день. Но, приехав в этот замечательный Южно-Сахалинск, узнав, что Путин опаздывает, я пару часов задавил в своей комнате. Я понял, что Южно-Сахалинск не самое дешевое место на земле – за эту комнатку мы с Валерой отдали 12 тысяч за сутки. Но тогда нам всё это было абсолютно по барабану. Но концовка встречи такова. Когда уже все сидели вместе перед телекамерами, Путин мне дал слово первому. Я по часам 9 – 10 минут сказал. Из них полторы прошло по телевизору. Я был жесткий. Злой. Но за одно я полюбил премьера как родного. Я ему сказал:
– Вы знаете, меня здесь ждет чартер, который готов везти нас назад в Японию. Но полезнее, если бы мы продолжили нашу работу в Москве. Туда бесполезно ездить.
– Полетите моим самолетом!
Этот второй его самолет нас до Москвы и подбросил. А сам он дальше полетел. Но до этого произошла еще одна смешная история.
Совещание по Фукусиме закончилось, и все бросились на выход. Министры, губернаторы, журналисты… У Премьера до отлета еще одно совещание на другом конце города. Я Валере говорю: "Профессор, не отставай… Имею опыт – если отстанем – не улетим!" Выбегаю на улицу. Темно, три часа ночи. Микроавтобус для VIP уже почти полон. Оглядываюсь – Валеры нет, а кортеж с мигалками вот-вот тронется. Принимаю решение – еду, потому что оттуда я Стрижова найду, а отсюда мы их никогда. Доехали до места нового совещания Премьера. Нахожу людей из областной администрации и прошу их найти отставшего профессора. Через полчаса привозят. "Ты где был?" – "Я туалет искал". – "Нет у тебя, Валера, опыта общения с высшим руководством и его окружением". Совещание длилось до пяти утра, и Валера от меня уже никуда не отходил. Нас посадили в премьерский 96-й – очень комфортабельный – вместе с vipами – Трутневым, Онищенко, Фроловым из Гидромета и другими. Валерий Федорович доволен – вроде как и сам министр. Перед отъездом наш посол в Японии Михаил Михайлович Белых, чудесный человек, нам вручил две литровых бутылки Blue Label. Валера переживает:
– Нас с ней в самолет не пустят.
– В этот, Валера, пустят.
В итоге весь vip пил наш Blue Label… Конечно, там была своя выпивка тоже, включая Black Label. Но кто ж будет пить Black, когда есть Blue? Несколько слов о посольских и самом после. Здорово нам помогали! Дипломаты не должны в ядерных авариях разбираться, но Москва требует анализа и притом всестороннего. Здесь мы им помогали. Отправили несколько писем в Москву с анализом ситуации и с предложениями.
Считаю, что сформулировали неплохо:
– потребовать полную информацию об аварии;
– создать международную группу под эгидой МАГАТЭ по анализу ситуации и разработке мер по ослаблению последствий;
– заслушать на Генеральной конференции МАГАТЭ японский доклад и доклад группы международных экспертов.
Почти всё это было впоследствии реализовано. Но с радиацией у дипломатов такие же сложности, как у всех простых граждан. Михаил Михайлович спрашивает:
– Тут нам таблетки с йодом дали, когда начинать принимать?
– Никогда!
– Ну, все-таки, Владимир Григорьевич, хоть какие-нибудь ориентиры?
– Когда у вас в офисе фон в тысячу раз вырастет, тогда позвоните и обсудим.
…Мы хорошо выпили, и я уже уснул, как убитый, до посадки в Москве.
После этого я на следующий день улетел в Вену, в МАГАТЭ, где снова ругался. Ну, когда на сборище спецов выступает японский министр культуры и спорта и выдавливает слезу, а не говорит по сути, это конец! Вот тогда-то я эти 20 минут и говорил про ситуацию в Японии и проблемы управления авариями, которые там вскрылись. И это не только проблемы Японии. Это проблемы всего ядерного сообщества. В Чернобыле мы принимали 10 – 15 ключевых решений в день. Нужен свинец – со всей России пошли составы. Нужен азот – завтра он у нас. Всё, что нужно, – немедленно. И то, и другое решение потом оказались неверными. Но не об этом речь. Вся страна нам помогала!
Я точно понимаю, что в условиях демократии управлять аварией нельзя. Аварийное управление требует единоначалия. Оно требует огромных полномочий и ресурсов с немедленным исполнением. Вообще управление чем-то в экстремальных ситуациях и демократия – вещи малосовместимые. Главное – решение поставленной задачи. В этой ситуации ее надо решать немедленно. Пусть кувалдой! Всем, что есть под рукой.
Электричества не было на станции – но в 6 км было! Что делали бы мы – катушка кабеля и бегом. У них это невозможно. Когда проложили кабель – разъемы для соединения не подошли. Так они их заказали на заводе. Хорошо, что еще тендер не объявили.
Ситуация сложная. У всех свои интересы: есть промышленность, есть операторы, есть регуляторы. Но полная ответственность за всё, происходящее на АЭС, только на операторе. После Чернобыля мы создали единый кризисный центр, стали создавать базу знаний, но мы ошиблись – бюрократа победить нельзя! Даже в ситуации аварии. И это я вижу!
– Владимир, ты все правильно сказал! Молодец! – говорит мне мой знакомый из МАГАТЭ после моей гневной речи.
– А ты чего молчишь, – говорю, – и коллеги твои. Мы же можем немедленно всё сделать. Всё поменять.
Он на попятную. В МАГАТЭ 15 тысяч евро зарплата. Ну, зачем ею рисковать? Потом был в Париже два дня, где с EDF обо всем говорили на одном профессиональном языке. Просто отдых!
Вернулся в Москву, прихожу, наконец, в свой кабинет.
И тут приносят ту самую японскую депешу в Москву из посольства с резолюцией от Медведева.
– Путину, Шойгу, Кириенко. Предложения Асмолова поддерживаю, реализуйте!
Москва – Красноярск – Хабаровск – Токио – Южно-Сахалинск – Москва
(с)
@темы: наука, информация к размышлению